От редакторов.
Введение
ЭКСПЕДИЦИЯ 1911г.
Из Хельсинки в Москву.
Из Москвы в Казань.
От Волги на Каму.
Старая Кирга.
Восточноевропейский тракт.
В татарском селе.
На жертвенной горе.
Свадебные обряды вотяков.
Почитание умерших у вотяков.
ЭКСПЕДИЦИЯ 1913 г.
К черемисам.
В селениях разноплеменных народов.
Выходной день в черемисской деревне.
О способах добывания средств к существованию у черемисов.
На черемисской свадьбе.
Сороковая ночь.
ПИСЬМА УНО ХОЛЬМБЕРГА.
Экспедиция 1913 г.
К ЧЕРЕМИСАМ.
Как правило, исследователи, путешествовавшие к восточно-финским народам России, направлялись вначале в
Казань — город,
который в старину являлся столицей Восточной России, и сегодня остается крупным краевым центром духовной
культуры и хозяйства.
На сей раз, однако, нельзя было следовать этому правилу. Дело в том, что из-за огромного числа
путешествующих в связи с праздником Романовых54,
попасть на поезда московского направления можно было лишь заранее заказав билет. Поскольку времени ждать
не было, я решил сесть на поезд
Северной железной дороги55 и, таким образом, первым местом назначения для меня стала Пермь.
Экспедиция 1913 г.
К ЧЕРЕМИСАМ.
Однако и на Северной железной дороге, которая соединяет столицу с дальними восточными регионами, теснота в поезде была такая невыносимая, что и в вагоне второго класса невозможно было найти свободного сидячего места. К вечеру ощущения стали уже мучительными — пока рублевая купюра не содействовала тому, что кондуктор все-таки вспомнил, что в первом классе имеется еще свободное купе. Я был доволен этим еще и по той причине, что в том вагоне, в котором я вначале находился, все ночное освещение временами заключалось в одной скромной свече.
После Петербурга виды вдоль железнодорожного полотна ничего особенного не представляют. Однообразные лесные пейзажи продолжаются без каких-либо перемен до Вологды и даже после нее. Лишь в Вятской губернии природа становится несколько иной. Вообще железная дорога идет по необжитым местам; освоенные земли и многолюдные села — это украшения речных долин. Однако леса со своими хвойными деревьями, вересковыми зарослями и другой растительностью во многом напоминают финские леса и, несмотря на свою скромность, представляют интерес для нашего человека. И не только по этой причине, но и потому, что их обитателями были народы финского племени. Вот здесь территория проживания води и ингерманландских финнов, дальше на севере простирается богатая песнями Беломорская Карелия, а за этими лесами, в бассейнах восточных притоков Северной Двины, находится зырянский край. Поезд проезжает Котельнич, что на берегу Вятки, — а этот город был в прошлом черемисским. Что же касается окрестностей вокзала Глазова, где протекает река Чепца, то они относятся к родине сегодняшних вотяков. И кто знает, возможно, под покровом этих огромных лесов могли жить еще и другие финно-угорские народы, которые затем могли слиться с перемещавшимся сюда великорусским населением. Не знаю, но эти широколицые старики с густыми бородами, которых можно видеть на глухих станциях, производят на меня впечатление финнов. Вне сомнения, в русскоговорящем населении этих местностей немало крови финских племен.
Смотрю в вагонное окно и впадаю в тоскливые размышления о том, что на самом деле могло служить причиной тому, что именем этого государства не стала Финляндия. Не хватало ли у нашего племени достаточно сильного чувства духовного единства, или же его раздробление было вызвано его прошлыми промысловыми занятиями? Они, должно быть, побуждали людей к перемещениям, а эти бескрайние леса, которые в древности были еще более всеобъемлющими — дым костра в них далеко не виднеется и гудок берестового рожка вдаль не разносится — скрывали родственные племена друг от друга.
Дальше от Глазова однообразная равнина начинает превращаться в переменчивую холмистую местность. По рекам сплавляют лес и плавают легкие рыбацкие челны. То и дело на горизонте появляются холмы, наверху и косогорах стоят селения, окруженные хлебными полями — мы приехали в обжитый край. На всем видимом пространстве заметны следы того, что земля здесь обрабатывается. Перед глазами открывается сказочная Пермская земля, память о ней всплывает из своих укромных мест. Там, где-то на лоне синеющей вдали лесной глуши, покоится Пам56, знатный пермский волхв, который подобно западному финну Лалли57, был одним из тех редких богатырей эры язычества финских племен, чьи имена хранятся в летописях как доблестные защитники своих национальных традиций. В пермских лесах как будто все еще раздается эхом боевой клич Пама: «Братцы, не верьте московитам, больше верьте нашим предкам!» Хотя русские церкви со своими зелеными крышами и говорят о победе святителя Стефана58, обращавшего зырян в христианство, среди дремучих лесов во многих деревнях древнее наследие настойчиво передается из поколения в поколение.
------------------------53 «Tsheremissien luo. Matkakirjeitä. I.», газета «Uusi Aura» от 17 августа 1913 г.
54 В 1913 г. проводилось празднование 300-летия царствования династии Романовых (первый представитель династии Михаил Федорович Романов был избран на царство в 1613 г.). Торжества, начавшись в феврале, продолжались до осени 1913 г. 55 Северная железная дорога — одна из старейших российских магистралей, начало строительства которой относится к 1870-м годам; пролегает по северу и северо-востоку России; проходит через Вологду, Вятку, Пермь.
56 Пам — верховный жрец (волхв) коми-зырян, активный противник распространения христианства среди них, один из немногих открыто выступил против христианизаторской миссии Стефана Пермского.
57 Лалли (ум. ок. 1160 г.) — противник распространения христианства среди финнов. Согласно преданиям, в 1156 г. он убил первого епископа Финляндии Генриха Уппсальского. Ввиду отсутствия письменных источников, историческая достоверность события остается под сомнением.
58 Стефан Пермский (ок. 1345—1396) — русский церковный деятель, миссионер, осуществивший христианизацию коми-зырян.------------------------
Поблизости от поезда по дороге идет караван. В углу первого воза развевается небольшой красный флаг. Обоз, похоже, идет в сторону отдаленного села. В кювете, на обочине дороги, длиннобородые крестьяне стоят и ждут со своими обозами. У сидящего рядом старика я выясняю, какое значение имеет флаг у головного обоза. Получаю ответ, что идет транспортировка «казенного напитка». Флаг — знак для встречных, чтобы они поняли, что необходимо посторониться: как полагается, казенный обоз другим дорогу не уступает.
Начинает уже смеркаться, когда поезд мчится по гигантскому мосту длиной около одного километра через Каму. Так мы приезжаем в Пермь, в город, который по русскому обычаю называют и воротами Сибири. Город, известный лишь как центр торговли и посредник сибирских товаров, интересным мне не представлялся. Перевожу мои часы на местное время, которое на пару часов опережает питерское время, и отправляюсь на речной порт, чтобы там подождать отправления первого парохода, плывущего в южном направлении.
Испытываешь прямо сладостные ощущения, когда после трехсуточного сидения в пыльном закутке поезда имеешь возможность пройтись по просторному и опрятному пароходу. Вдобавок эти большие российские реки обладают особой чарующей силой. Железнодорожный транспорт является как бы хранителем таинственности, так как он перевозит путешественника через глухие леса и только изредка открывает перед ним вид с достопримечательностью, и то только мельком, на мгновение. Иное дело — водный путь. Он откровенный путеводитель, имеющий многое, что показать.
Так же, как на Волге, и на Каме один берег низкий, луговой, а другой — высокий, гористый. На песчаном береговом откосе бесчисленное множество маленьких отверстий; вижу, что это — ласточкины гнезда. А вот наверху, когда смотришь с реки, жилые постройки людей как будто птичьи гнезда. Принято считать, что Кама является дочерью Волги-матери, но многие хотят ставить под вопрос, какая из этих рек главная. Что касается ширины, Кама не уступает Волге; более того, говорят, что она раза в три полноводнее, чем последняя. Некоторые знатоки утверждают, что вода каждой из этих рек имеет свой цветовой оттенок — поэтому за их ходом можно следить даже ниже места слияния рек, и волжская вода достигает абсолютного перевеса только около Самары. Как говорят мордвины, Волга и Кама между собой борются за гегемонию. В свое время эти реки со своими плодородными долинами бьши освоены нашими племенами. Кама даже носит имя, данное ей финскими племенами. А как с названием «Волга»?
В жизнь людей этих краев судоходный период привносит новые импульсы — маленькие прибрежные города, которые зимой дремали в изоляции от остального мира, становятся бахвалами, как подвыпившие в момент усиливающегося опьянения. Купцы обладают развитым чувством собственного достоинства, а большинство из пассажиров первого класса и состоит из краснозатылочного торгового люда с полнотелыми женами. Мужчины, которые весь день проводят в зале ресторана и тянут красную настойку из рябины, одеты в черный суконный кафтан длиной до колен, а на ногах у них длинные блестящие сапоги. Жены кичатся в своих шуршащих шелковых блузках; в ушах роскошные золотые серьги. По всему видно, что это обетованный край купцов и торговли, и мне стыдно, когда на вопрос о том, кто я, нужно ответить, что я не купец, а обыкновенный человек.
«А не могли бы Вы стать купцом?» — спрашивают у меня. Я объясняю, что для продажи у меня ничего нет, все имущество для своего пользования. Мои спутники рекомендуют мне приступить к посредничеству в продаже российского зерна.
Наконец мы доплываем до пристани, где мне предстоит пересесть на пароход, плывущий по притоку Камы — Белой. К своему удивлению слышу, что продолжать путь сегодня не удастся. Хорошо, что в порту есть комнаты ожидания, в которых можно переночевать. Узнаю, что среди ожидающих тут есть люди, приехавшие сюда и со стороны Волги. Я знакомлюсь с барышней с большими, грустными глазами. Она говорит, что возвращается из паломничества в Нижегородскую губернию, где кланялась мощам преподобного Серафима59.
Было бы назойливостью пытаться узнать у барышни, зачем ей это понадобилось. Но в этом и нет необходимости: ее мама, путешествующая с ней, оказалась очень разговорчивой; она рассказывает досконально все, с самого начала. Они из города Бирска, но когда был еще жив ее муж, они жили на селе. Барышня еще молодая, ей только 23 года, но она страдает от нервозности, потому что жених бросил ее, и она, таким образом, осталась старой девой — в России девушку считают старой девой, если ей исполнилось 21 год. Поэтому она тревожится; бедная барышня! И по этой причине она ездила из Бирска в Нижний Новгород, чтобы помолиться святым.------------------------59. Серафим Саровский (1754—1833) — иеромонах Саровского монастыря, основатель Дивеевской женской обители, причислен к лику святых в 1903 г. Один из наиболее почитаемых русских святых.------------------------
Мы плывем по Белой. Река получила свое название оттого, что по сравнению с коричневой водой Камы, вода здесь заметно светлее. В этих краях преобладают башкиры. В большинстве из прибрежных сел стоят минареты, башни мусульманских «церквей», с полумесяцем на шпиле. По большей части и люди, которых можно видеть на пристанях, татарского типа. Головы мужчин обриты наголо бритвой, а женщины углом платка прикрывают свои глаза. Но некоторые татарские барыни и девушки одеты по образцу русской интеллигенции. Трудно поверить, что татары, представители которых иногда странствуют и по Финляндии в качестве коробейников, представляют собой угрозу для российского государства. Разве опасно, что они, как цивилизованный народ, имеют свои типографии, газеты и даже свой театр в Казани. Сами русские уважают татар за опрятность и тактичность, обращаются к ним совершенно иначе, чем к нашим родственным народам.
В небольшом пароходе чувствуешь себя уютно. Люди запросто обращаются друг к другу. Мне скоро становится известно, кто мои спутники. Вот русская седовласая дама с тонкими чертами лица, служанка которой тоже путешествует в первом классе, едет из Москвы, чтобы провести лето в имении графа Мордвинова60. А там молодой господин — он учитель-татарин из Казани, а барышня в его компании — студентка-татарка.
Вот эти веселые, смеющиеся девушки едут из Костромы. Бледная певица-петербурженка, с щек которой столичная жизнь стерла весь румянец, едет куда-то в санаторий, чтобы лечиться кумысом, лошадиным молоком с градусами61. Этот напиток российские врачи рекомендуют всем людям, страдающим от малокровия. Народ, путешествующий на нижней палубе, пестрый. Больше всего привлекает внимание группа цыган. Они, грязные, одетые в крикливые цвета, валяются на ковриках — мужики и женщины вместе — и щелкают орехи. С ними и пара обезьян, с которыми играют цыганские дети. До поздней ночи оттуда несется игра балалайки, и когда она затихает, с прибрежных дубовых рощ слышен щебет соловья.
Скоро мы минуем Бирск, небольшой уездный город. Пейзажи реки Белой становятся все разнообразнее. Особо своей красотой выделяется ее высокий берег, представляющий одно из ответвлений горной гряды Урала. По нему из Уфы идет железная дорога в Златоуст62 — ввиду его замечательной горной природы называемый и русской Швейцарией. Конечная остановка нашего парохода в Уфе, а дальше мне и незачем ехать. Единственное, что здесь мне необходимо добыть, это доверенность от губернатора с разрешением пребывать в сельской местности. Немного времени остается и для того, чтобы ознакомиться с городом, который, похоже, по численности жителей не меньше Хельсинки. Площади, улицы и здания имеют восточный отпечаток. Самый большой дом торговли принадлежит татарской компании. В нем продаются не только ткани и обувь, а также книги и продукты питания, даже русские иконы. В ресторане мое внимание привлекает текст на стене: посетителей вежливо просят снимать головные уборы. Захожу также в парикмахерскую, и когда вижу, что у других головы остригают бритвой, поддаюсь местному обычаю. Мне надо также посетить почтовую контору. Там я наблюдаю, что на стене висит доска, на которой много портретов. Подхожу ближе и вижу, что наверху большими буквами написано: Берегитесь карманных воров! А под надписью — портреты самых известных из них. На доске 23 фотографии мужчин, 8 — женщин, 2 — детей.
Остается еще привести в порядок котомку с провизией — и я готов к отправлению в черемисские деревни.
------------------------60 Имение графа Мордвинова в Уфимской губернии располагалось в Бирском уезде в с. Надеждинское (ныне Калтасинский район Республики Башкортостан).
61 Уфимская губерния являлась одним из центров кумысолечения. Наибольшее число кумысных лечебниц, где лечились от легочных болезней, располагалось в Белебеевском уезде. Кумыс — кисломолочный напиток из кобыльего молока, полученный в результате молочнокислого и спиртового брожения.
62 Златоуст — один из самых высокогорных городов Урала, расположен на высоте до 600 м от уровня моря (ныне — в Челябинской области).------------------------
В селениях разноплеменных народов63
Прошлую ночь я провел в русской избе, а сейчас я гость в татарском доме.
Здесь невозможно не удивляться, как разного рода народы проживают по соседству без признаков какой бы то ни было зависти или споров о границах. На одной равнине, в поле зрения друг друга, стоят деревни, население которых отличается не только по диалекту, но и по национальности, т.е. по языкам, обычаям, религиям. Вон там, у реки, русское село — купол его православной церкви сверкает на солнце, а вот в этом селе мусульманская молельня, а дальше виднеются священные рощи вотяков и черемисов, которые, как памятники былых лесов, вырастают, в общем, из безлесной почвы. Больше всего меня удивляет то, что эти разнородные люди иногда ходят друг к другу в гости. Я видел, какое они оказывают другим гостеприимство, едят за одним столом, пьют из одного самовара. Повсеместным средством общения для всех служит татарский язык, которым и женщины наших родственных народов владеют.
Прежде чем отправиться в дальнейший путь, я намереваюсь немного отдохнуть; ямщик относит мои вещи в татарскую избу. Строение новое; двухэтажный деревянный дом, верхний этаж окружен узкой верандой, украшен резьбой и просторнее нижнего. Кроме комнаты для гостей, на нижнем этаже размещается магазин. Значит, мой хозяин — купец. На верхнем этаже, окна которого закрыты белыми занавесками, проживают его уважаемые жены. По всему видно, что Аллах щедро благословил торговые дела старика-татарина.------------------------63 «Erisukuisten kansain kylissä. Matkakirjeitä 2», газета «Uusi Aura» от 24 августа 1913 г.------------------------
Изба, в которой я провел предыдущую ночь, была убогой. Самыми заметными ее украшениями бьши стоящий на столе самовар, засиженный мухами образ в углу и — тараканы, бегающие по бокам теплой печи. Тут вовсе отсутствуют два последних; а что касается самовара, стоящего на возвышении пола в задней части комнаты, то он отличается как по своему большому размеру, так и по шикарности. На стене висят красивые репродукции, изображающие мечети юга, шествия паломников и др. Меня просят присесть на мягкую рукодельную подушку. Мне татары весьма нравятся, потому что их обычаи благопристойные и их еда вполне съедобная. Спиртных напитков они в таком большом количестве, как русские, не употребляют — это запрещено их религией, и по этой причине, как правило, они зажиточные и имеют принципы. У русских бесконечная страсть к водке уничтожает все увлечения и идеалы: всем — все равно.
После того как мой ямщик выпил свой чай и уехал, ко мне подошел старик-татарин, чтобы побеседовать о Финляндии и о финнах. Я показываю ему финские деньги, отчего он еще больше увлекается. Мой хозяин очень любознательный человек, и он знает кое-что о нас; ему даже известно о родстве черемисов и вотяков с финнами. Знает он и о том, что у финнов, так же как и у русских |... ]
[По типографским прчинам конец предложения не читается...]
Женщины-татарки (Казань) Tatarirouvia (Kazan)
Он имеет несколько жен. Согласно священной книге мусульман, приверженцам данного вероисповедания допускается выбрать себе четыре официальных жены. Он, однако, делит свою любовь лишь с тремя женами. Мое замечание о том, что, по утверждению христиан, жены-татарки живут в постоянном раздоре между собой, вызывает у моего хозяина улыбку — он говорит, что так, наверное, и было бы в том случае, если бы власть женщин среди мусульман достигала такой же степени, как у христиан. Но, как мне известно, идеи феминизма здесь развития не получили. Женщина целиком находится под властью мужчины. Уже при рождении девочку считают менее ценной, чем мальчика. А когда она становится старше десяти лет, ее будущая судьба определяется отцовской волей. Независимо от того, желает она сама того или нет и каким бы старым жених ни бьл или сколько жен бы уже не имел, если отец согласился на предложенный им калым, она вынуждена выйти замуж. В качестве жены она продана мужу и находится полностью в его власти; а если она бунтует, для развода достаточно одного слова мужа.
Действительно, положение женщин у татар незавидное. Единственное ее орудие — это ее красота, или ее какая-то иная притягательная женская сила, с помощью которой она привязывает к себе мужа. Мусульманские женщины и умеют ловко пользоваться подаренным им Аллахом орудием. В отличие от того, как обстоит дело у нас, разводов мало; а что касается раздоров, то они не представляют здесь такой серьезной проблемы, как многие в Европе думают. Как объяснил один крестьянин, его первая жена сама потребовала, чтобы он взял себе еще одну жену. Причем она мотивировала свое требование тем, что ей, мол, не с кем общаться и, вдобавок, работы у нее навалом. Однако, как правило, только зажиточные мужчины могут позволить себе больше одной жены. Тут я слышал следующую поговорку, описывающую национальный характер разных народов: когда разбогатеет русский, он начинает заниматься торговлей; татарин же в таком случае берет себе новую жену; а когда черемису достаются деньги, он зарывает их в землю.
Более того, как объясняет мой хозяин, христиане полагают, что все жены татарского семейства живут в одной и той же комнате — а это не соответствует действительности. Когда в дом приходит новая жена, для нее отводится отдельная комната. Хозяин объясняет, что каждая из его жен имеет свою комнату. Каждая живет отдельно, в окружении своих детей, каждая готовит и кушает свою еду, каждая имеет свой самовар, имеются даже отдельные веранды — только сад общий. Муж посещает каждую жену одинаковое по продолжительности время, обычно это по одной неделе. В тот день, когда происходит смена жены, он принимает баню и надевает на себя одежду, вышитую соответствующей любимой. Старик-татарин говорит о своих женах с большим уважением.
Мимоходом я спрашиваю, не проявляют ли его хозяйки какую-то ревность в отношении друг к другу. Он отрицательно качает головой и говорит, что порядочный муж понимает, что поводов этому давать не следует. Предполагается, что он любит каждую из них в одинаковой степени, т.е. подобно тому, как отец любит своих детей. Несмотря на деликатность вопроса, я не могу не спросить: действительно ли он любит всех трех жен одинаково горячей любовью. Разумеется, отвечает он, ко всем невозможно проявлять совершенно одинаковую любовь. Старшая жена старше его самого; еще его покойный отец выбрал ее сыну в качестве спутницы жизни; он восхищается ее мудростью, у второй — ее деятельностью, и третьей — ее красотой. Третья, которая пришла в дом только недавно, не успела еще получить столько много любви, как старшие его жены.
Чести познакомиться с его любимыми у меня не будет, потому что, по общепринятому обычаю, татарке запрещено общаться с чужим мужчиной. К тому же ей нужно закрывать свое лицо тканью, когда она выходит на улицу.
Обычаи и обряды мусульман представляются мне интересными. Однако сей раз не будет возможности углубляться в них — новые лошади уже запряжены.
В скором времени в поле моего зрения появляется несколько священных рощ, свидетельствующих о том, что я приехал в местность обитания тех народов, которые еще не мусульмане и не христиане, а продолжают жить по обычаям своих предков. Они — родственные финнам народы. Первая деревня вотяцкая. Это я могу установить и без объяснений ямщика на основе того, как здесь одеты женщины. Когда путешественник приезжает в селения восточно-финских народов, первая особенность, которая привлекает его внимание, это своеобразные народные костюмы, которые носят особенно женщины. Их одевают не только во время праздников, но также и в качестве рабочей одежды. При приезде, когда любопытные люди приходят поглазеть на чужака, создается впечатление, что ты оказался в большом этнографическом музее под открытым небом. Когда разглядываешь эти своеобразные, боязливые, загадочные существа, которые выросли вдали от современной
Женщины-вотячки - Votjakkivaimoja.
Скоро мы выезжаем из вотяцкой деревни, которая пробудила во мне воспоминания двухлетней давности, о времени, когда я путешествовал по селениям этого народа. На этот раз моя цель — ознакомиться с черемисами, с их образом жизни. В кармане у меня адрес куда отправиться, а мой ямщик знает и деревню, в которую мы направили свой путь. По своему внешнему облику здешние деревни мало чем отличаются друг от друга, разница в народе, который проживает в них. Вотяки и черемисы, хотя и являются родственными народами, настолько существенно отличаются, что языки друг друга они не понимают. Кроме того, обычаи и обряды этих соседних народов сильно отличаются.
К вечеру в черемисской деревне распахиваются массивные ворота, и жители дома выходят во двор встречать гостя издалека, который приехал, чтобы провести лето среди них. Говорят, что местные черемисы — приверженцы старомодных взглядов, суеверны и строго соблюдают свои вековые обряды. Поэтому они и представляют для меня интерес. Видно, что деревня эта бедная и грязная. У многих детей, которые подходят посмотреть на мои вещи, больные глаза. Я еще не знаю, в какой комнате буду жить. Женщины ставят для меня самовар, а молчаливый хозяин вглядывается в меня исподтишка, как бы хочет спросить: зачем приехал сюда, чего тебе надо от нас? Языческие народы весьма робеют перед христианами.
После ужина я стараюсь познакомиться с обитателями дома. Объясняю, что я представитель родственного им племени, но все они очень застенчивые и неразговорчивые. Вижу, что нахожусь не у бойких русских и не у словоохотливых татар, но, тем не менее, я ощущаю некую тайную любовь к этому народу, потому что в его языке есть слова, к которым я привык с детства: рии (дерево) — это по-черемисски «пу», tuli (огонь) — «тул», а сам Jumala (Бог) — «Юмо». К тому же в его национальном характере есть что-то из характера моего народа.
Девушки-черемиски - Tsheremissityttöjä.
Выходной день в черемисской деревне67
Сегодня пятница — выходной день у черемисов.
Пол подметен, дом приведен в праздничный порядок. В глубине избы у стены стоят нары, на которых в дневное время обычно сидят, а ночью спят; на нарах расстелены белые войлочные ковры и на них лежат несколько красных подушек. На гвозди у оконных косяков повешены полотенца, украшенные вышитыми узорами. Такие же полотенца свисают и на жердях с потолка68. Кроме того, на стенах и на жердях красуются женские наряды, свидетельствуя о состоятельности хозяев.
То, что сегодня наступило небудничное утро, видит и стоящий на столе старый самовар, который верой и правдой служит черемисской семье — как в радостях, так и в печалях. Сегодня под него поставлен большой зеленый поднос, а на стол выставлены стаканы и фарфоровые чашки, вместо повседневных зазубренных деревянных чашек. Особая атмосфера окружает также занятия хозяйки. Вот она удаляет мух, застрявших в меде, хранящемся в жестяной посуде; вытряхивает на пол тараканов из берестянки с сахаром, которую в будние дни из-за детей она вынуждена хранить почти на высоте потолка. Затем она измельчает в ладонях горсть плиточного чая и засыпает его в заварочный чайник, потемневший вид которого представляет наглядный пример разрушительного действия времени. В своих хлопотах она заходит и в подполье, откуда достает наполненную доверху желтым сливочным маслом деревянную тарелку.
------------------------66 В каждом марийском дворе имелись жилые клети (клат), в которых проводили лето семейные пары или неженатые члены семьи.
67 «Pyhäpäivä tsheremissikylässä. Matkakirjeitä 3.», газета «Uusi Aura» от 7 сентября 1913 г.
68 Подобные жерди прикрепляются к потолку при помощи двух поперечных досок или кусков дерева на ее обоих концах.------------------------
Помощницей матери в домашнем хозяйстве является ее старшая дочь. Хотя она еще и не носит на своих локонах головного убора замужней женщины, в ее взгляде можно уловить какую-то озабоченность и понимание жизни. Она встала рано утром, чтобы выполнить работы по хозяйству, принесла воды из ручья (в деревне нет колодца), вытерла лица младших детей мокрой тряпкой и одела их в чистые рубашки. Сейчас она с огненно-красными щеками суетится у печи, печет блины из гороховой муки, смазывает их поверхность маслом. Маленькие ее сестренки стоят-подглядывают у двери, жуя грибы. Хотя они не вареные, девочкам, похоже, они представляются такими же вкусными, как нам ягоды. У всех на ногах новые белые лыковые лапти.
День отдыха черемисов и финское воскресенье — разные вещи. Тут дуновение ветра не приносит с собой звона утренних колоколов. Здесь также не увидишь дороги к церкви и шагающих по ней людей, одетых в темное. Даже дома тут не зажигают свечи, как делает русский в честь самого значимого дня недели. Пятницу в качестве выходного дня черемисы переняли от татар, мусульманская цивилизация которых оказала на них воздействие намного раньше, чем христианство. Тем не менее, черемисы не приверженцы мусульманства, пятница для них только день отдыха без каких-либо церемоний. В то время как старик-татарин разувается и взбирается с молитвенным ковриком под мышкой в свое святилище, черемис сидит дома. Но, как и для многих из наших людей, так и здесь, день отдыха является также и днем веселья и хождения в гости.
Когда я вижу, что уже начинают приходить гости, выхожу из избы, потому что не хочу быть помехой. Сажусь в летней кухне, расположенной во дворе. Как правило, в летнее время здесь готовят еду для семьи и также кушают. А зимой она служит в качестве хранилища хозяйственной утвари. В старину эта постройка играла намного значимую роль. Много раз я сидел на ее пороге, наблюдал за занятиями хозяйки и разглядывал старомодные хозяйственные принадлежности; но прежде всего для меня представляет интерес сама постройка.
Черемисское кудо — Tsheremissikota.
Черемисская деревня — Tsheremissikylä
(На снимке запечатлена деревня Чаки Бирского уезда, расположенная на берегу реки Белой.)
Я как раз размышлял о значении и ценности дома, хотя и скромного, а также об особом тепле его очага для человека, когда дочь моих хозяев застает меня врасплох посреди красивейших грез. Она — только что такая счастливая стояла-сияла в избе у печи — плачет. Заметив меня, она пытается отвернуться. Спрашиваю, почему она печалится, но ответа не следует. А мне любопытно узнать, какие слезы бедная девушка решила доверить тихому кудо. Захожу в избу, чтобы узнать. Вскоре мне становится ясно, в чем дело. Вот молодой человек, стоящий на крыльце — робкий, одетый в длинный белый суконный кафтан с плетеным красным поясом — пришел, чтобы просить девушку себе в жены. В избе старик, который спорит с хозяином дома, — его отец. На лавке у дверей лыковая котомка, наполненная съестными припасами, среди которых мне сразу бросается в глаза пузатая бутылка самогона. Эту провизию привезли гости, но хозяин не желает трогать содержимое котомки. Это — нехороший знак, т.к. означает, что он с брачной сделкой не согласен. Ссылаясь на страдную пору, он не желает отдать свою дочь — хотя порядочный калым и соблазняет его. Девушка не прочь выйти замуж за парня, но отец прикрикнул на нее.
Я пытаюсь замолвить словечко за нее, но это не помогает. Вижу, что девушка очень хотела бы выйти за парня, и я даже предлагаю поработать вместо нее в хозяйстве, но ее отец только хмыкает и качает отрицательно головой. Оказывается, черемисских девушек сватам запросто не отдают. Посетители со своей провизией вынуждены уйти несолоно хлебавши.
Но вскоре в избе появляются новые люди — ведь сегодня общий для деревни день, когда ходят в гости. Возвратившись с прогулки, вижу много незнакомых лиц, одетых по-праздничному. Часть из них, очевидно, дальние родственники, а часть — друзья из своей деревни. В масло, выставленное на стол, добродушные гости втыкали медные монеты в знак благодарности за гостеприимство. А кто с собой денег не имеет, кладет на масло серебряное кольцо со своего пальца. Черемисские проявления вежливости отличаются от наших, и даже наш опытный светский лев споткнулся бы здесь. Вот к тебе подходит хозяйка, в руке у нее старая каповая чашка, она предлагает тебе медовуху — но если ты выпьешь из нее, то не только она, а все присутствующие в избе посмотрят на тебя косо. Вначале тебе следует предложить выпить самой хозяйке. Она попробует немного, затем подойдет к столу и наполнит посуду опять. Только теперь, после повторного предложения выпить, ты должен встать и выпить. А если не выпьешь, это считается демонстративным жестом, разговоры о котором продолжатся еще и при других пиршествах. И даже в том случае, если не хочется пить, следует хотя бы пригубить чашку. Здесь такой обычай. Или же, считается неприличным, если желаешь потанцевать и запросто идешь кружиться по полу. Вначале ты должен наполнить чашу и предложить ее старшему в компании, и если он выпьет — тогда, пожалуйста, танцуй. Но если он не примет чашу, тогда ты должен сидеть на месте. Во всем имеется свой маленький порядок, и лишь только тот, кто умеет все это учесть, и есть настоящий компанейский человек.
Единственная теневая сторона в черемисском пиршестве — это излишнее употребление спиртного. Здесь пьют не только взрослые мужчины и женщины, но нередко и дети. Эти люди, в общем робкие и молчаливые, не успевают долго и безмолвно посидеть; вскоре, благодаря гостеприимству хозяина и самогону, у гостей развязываются языки. Для здешних людей самогон служит необходимым средством, придающим бойкость. Вскоре дает о себе знать опьянение. Людям уже не сидится на месте. Многие встают, идут плясать, хотя чуть раньше они так не поступили бы даже за плату. Черемисская пляска очень своеобразна. В основном это лишь кружение и топот ногами. Он не напоминает нашего танца, в котором кружатся парами. Каждый пляшет в отдельности, или, если вместе, пляшущие друг друга не трогают, а обходят своего партнера, качая при этом туловищем и иногда весело вскрикивая. Даже старухи, немного оживившись, идут кружиться по полу. Сопровождает пляску игра волынки. На мой взгляд, мелодия монотонножалобная, но, по мнению местных жителей, она звучит весело, азартно.
Самые почетные гости сидят за столом на подушках, разговаривают и поют. Песня — неотъемлемая часть черемисского праздничного застолья. Считается позорным, если на пиру не поют. Меня удивляет, какие они растроганные, когда поют — несмотря на то, что ни мелодия, ни слова ничего особенного не выражают. Во всех песнях, кажется, тот же напев, отличаются только слова. То благодарят семью за гостеприимство, то приглашают соседей приехать к себе в гости. Услышав приглашение, друзья кланяются и выражают свою признательность. У всех на глазах уже слезы — благодаря гостеприимству и русскому напитку — хотя слова застольной песни особой эмоциональностью и не отличаются: Самовар купили на ярмарке, вода своя, из ручейка.
К вечерним сумеркам душевный настрой людей становится уже весьма неуравновешенным. Слышно, что во дворе кричат и ссорятся. Драчливых, однако, в избу не впускают. Один старик-бедняга уже настолько устал, что спит под лавкой. Видать, он должно быть действительно очень устал, если может спать при таком шуме. Молодежь постепенно переходит играть на улицу. Последней по полу кружится только молодая женщина, грудь которой сосет малыш. Она настолько пьяна, что еле-еле может держать свое солнышко. Танцуя, она повторяет бесчисленное множество раз короткую песню, в которой, похоже, вмещается вся ее молодая жизнь:
Я — дочь сернурского черемиса,
но жена мужика из Конганура.
Когда я упомянул одному деду о своем удивлении по поводу слишком обильного употребления спиртного, он объяснил, что это следствие того, что русские учреждают в сельской местности чрезмерно много винных лавок. По этой причине люди всегда имеют возможность приобрести сколько угодно спиртного. Дед, который, кажется, особым охотником до водки не был — хотя он и не отказывался от нее — жаловался на ущерб, наносимый спиртными напитками. В качестве примера он множество раз упомянул о том, как одна молодая женщина несколько лет тому назад весной по дороге с пиршества домой утонула под слабым льдом. К счастью, она оставила своего грудного ребенка дома, так что он не погиб вместе с матерью. Теперь, говорят, покойница тоскует по своему малышу; как рассказывают в народе, рыбаки слышали на рассвете, как на том месте, где утонула мать-бедняжка, жалуется утопленница:
— Грудь моя наполняется молоком,
маленький мой ребенок плачет дома.
Таков день отдыха у черемисов и таково их пиршество.
О способах добывания средств к существованию у черемисов.70
Сегодня черемисы в основном занимаются земледелием. На основе некоторых, связанных с этим занятием общих
слов, языковеды полагают, что в каком-то виде земледелие было для них знакомо
уже до того, как прибалтийско-финские народы по той или иной причине отделились от родственных им народов
Поволжья.
Мой народ, если ты на самом деле однажды, в момент молодости, пел свои песни здесь, на нежных водах Волги, то зачем тебе надо было переправляться из этого черноземного края в лоно болотистых лесов Финляндии? Почему ты не остался разводить костры в ночь на Иванов день на берегах этих великих рек, где ветер дует мягче и соловей беспрестанно поет всю ночь? Видимо, белые летние ночи Севера манили тебя покинуть прежние места жительства. Или же гонения и тяжкие судьбы?
Какая бы ни была тут причина, в любом случае нам сопутствовала удача. Правда, как говорят, на плодородных нивах Поволжья жить легче. Здесь нет необходимости трудиться так же в «поте лица», как в крайних уголках Севера. Здешняя рыхлая, плодородная почва дает обильный урожай без рытья канав. Тут и не ударишь мотыгой или топором об камень, так как камней вообще нет. Вдобавок, здешнему хлеборобу не приходится проводить бессонные ночи из-за ночных заморозков, потому что заморозки — крайне редкий гость в прибрежных деревнях Волги. И все же! Хотя камни и надобность в копке канав и не тревожат здешних людей, здесь отсутствуют и побудители, призывающие мужика к самоотверженному, упорному труду. Поскольку нанесенный заморозками урон здесь не настолько обычное явление, как у нас в Финляндии, здесь и не встретишь Крестьянина Пааво из Саариярви71. Народ в общем вялый и непрактичный. В этом, вероятно, и кроется одна из причин, почему он оказался не в силах подняться и продвинуться вперед.
Сельское хозяйство у черемисов ведется по старинке. Деревенская община, постройки которой стоят в одной группе по обеим сторонам улицы, — в некоторых деревнях имеется и пересекающаяся улица — возделывает окружающие земли в трех участках. Один из них засеян рожью, другой — яровым хлебом, а третий — луг, выделен скоту. В распоряжении каждого двора свой клочок, отделенный лишь узкой межой от участка соседа. Ввиду отсутствия оград, за скотом постоянно наблюдает пастух, который все лето пасет деревенское стадо. Из культурных растений самыми важными являются озимая рожь, ячмень, овес, пшеница, гречиха и горох. Для изготовления холста черемисы выращивают также много конопли.------------------------70 «Tsheremissien elinkeinoista. Matkakirjeitä 4.», газета «Uusi Aura» от 14 сентября 1913 7.
71 Персонаж стихотворения Й.Л.Рунеберга, ставший идеализированным образцом финского крестьянина, который, несмотря на постоянные потери урожая из-за морозов, не жалуется и готов выдержать любые испытания.------------------------
Как уже отмечалось, у черемисов земледелие не требует столько труда и времени, как у нас. И обработка земли много усилий не требует. Весной, когда после таяния снега поле немного высохло, вся деревня в один и тот же день идет на вспашку. Впереди шагает человек, которого в деревне считают самым удачливым, у которого «легкая рука». Землю пашут сохой, каждый работает на своем клочке земли, после чего сразу проводят сев. Итак, все готово. С яровым севом тут связано одно своеобразное магическое действие. Перед началом сева в первое семенное лукошко с зерном кладут сваренные вкрутую яйца, которые сеятель, рассыпая семена, то и дело бросает в воздух. Это магическое действие, похоже, направлено на то, чтобы увеличить урожайность яровых, получить подобно куриным яйцам крупные белые, вкусные зерна. Девушки, собравшиеся на поле, подбирают падающие во время посева яйца на хранение. Удачливая из них та, которая сумеет собрать себе в подол самое большое количество яиц, потому что знает, что ее ждет будущее многодетной матери. Глядя на то, как девушки раскачиваются во время игры, старики пророчествуют, что летом хлеба будут колыхаться от полновесных колосьев.
Когда завершен яровой сев, у черемиса имеются все причины быть довольным, потому что долгое время у него особых дел не будет. Поэтому еженедельный день отдыха стал некой условностью — на самом деле по своему происхождению он черемисским и не является. Почти целый месяц они бездельничают, ибо в соответствии с их суеверными представлениями, в начале лета, особенно во время цветения ржи, неуместно выполнять полевые работы — время «злое». В полдень нельзя даже петь или играть, не говоря уже о работах, сопровождающихся хлопками или ударами. Под запретом также и многие другие занятия, например: стирка одежды, окрашиванне ниток и черпание воды нечистой посудой. Боятся, что в качестве наказания могут быть сильные грозы и вредоносные грады. Упомянутое беззаботное время заканчивается лишь незадолго до сенокоса во время вспашки парового поля. С этим и наступает страда — наиболее насыщенный период года. В эти дни приходится косить траву, жать зерновые; и то и другое складывают в определенные места. Стога сена и скирды снопов хлеба хранят под открытым небом, потому что, как рассуждает черемис, людям будет негде жить, если сено и необмолоченный хлеб хранить в постройках
Уборка сена (Уржумский уезд) — Heinänkorjuu (Urzhumin piirikunta).
Обмолачивание зерна — Viljaa puimassa.
Место, где скирды стоят как под солнцепеком, так и под дождем, по-черемисски называется идым Его соответствием у нас является постройка рига с прилежащими к ней другими помещениями. Но у черемисов, по крайней мере у восточных, на этом месте — на току — обычно нет никакого сооружения. Молотьбу производят на земле, на твердом утоптанном месте. Когда в доме кончается обмолоченный хлеб, со скирды берут снопы, сушат их на открытом воздухе и молотят их на току деревянными молотильными цепами. Соринки и мякину отделяют от зерна, используя силу ветра, путем подбрасывания семян большими деревянными лопатами в воздух. После этого зерно высушивается либо в бане на колосниках, либо в печи избы на вогнутых досках. В некоторых местах на току построен соломенный навес для защиты от дождя; кроме того, на его торцевой стороне некоторые делают и сушильную баню — следовательно, имеется уже начало, хотя и скромное, для постройки риги. О том, что хлеб обмолачивают с помощью парового двигателя, черемис не имеет ни малейшего понятия, и он никогда не намолотит себе больше, чем ему нужно на данный момент.
Помимо земледелия, черемис содержит себя и скотоводством. Большинство из его домашних животных те же самые, что и у нас, и их держали уже в древности. Позже, благодаря влиянию тюрко-татарских народов, лошадь заняла позицию, которая выделяется особо. Конину употребляют в качестве пищи, а кобылье молоко считается лакомством, которое предлагают к чаю лучшим друзьям. Более того, лошадь — весьма подходящее жертвенное животное. Со стороны мусульман идет презрение к свиньям и свинине, которое встречается особенно у восточных черемисов. Кроме крупного скота, который каждое утро пастушеский рожок призывает к выходу на пастбище, черемисы держат много домашних птиц: гусей, уток, кур.
Так же, как и в земледелии, в животноводстве соблюдаются различные магические обряды, самое забавное из которых — способствование счастью овцы. В случае, если овцы размножаются плохо, хозяин ловит филина и затем приносит его в жертву на заднем дворе. На это мероприятие он приглашает группу мальчиков и девочек, которые вначале собираются в избе жертвователя. После того, как гостей угостили, они опускаются на колени и на четвереньках идут через двор вслед за хозяином и хозяйкой в закут. При этом все время, подобно овце, они блеют и мальчики как бы бодают девочек. Затем на скотном дворе разводят жертвенный костер, вокруг которого «овцы» проползают на четвереньках еще три раза. Старик, который мне рассказал об этом необычном ритуале, еще упомянул, что мальчиков должно быть заметно меньше девочек, «иначе в стаде овец будет слишком много баранов».
На пасеке (Уржумский уезд) — Mehiläisten hoitajia (Urzhumin piirikunta).
В противоположность этому, самые старые промыслы, охота и рыболовство, вытеснены во многих местах практически полностью. Лишь сохранившиеся в некоторых местах луки, искусно обшитые берестой, и липовые колчаны напоминают о прошлом охотничьем промысле.
На черемисской свадьбе.74
------------------------74 «Tsheremissihäissä. Matkakirjeitä 5.», газета «Uusi Aura» от 21 сентября 1913 г.------------------------
Когда в черемисской деревне распространяется весть, что один из тамошних молодых людей, как говорится, «умыкнул себе девушку» — это считается радостным известием, поскольку означает, что в скором времени можно ожидать большое гуляние, празднование свадьбы.
Для нас, финнов, свадебные обряды народов Поволжья представляют особый интерес, потому что на их основе мы можем составить представление о том, как в прошлом наши праотцы и праматери, если выражаться романтическим стилем, «находили друг друга».
Чаще всего молодой черемис встречает свою любимую — и влюбляется — не в родной местности (считается как-то неприличным жениться на девушке из своей деревни), а за ее пределами — на пиршествах, на молениях с участием жителей многих деревень или на ярмарках. В былые времена, когда молодой человек влюблялся, было достаточно того, что он выяснял место жительства девушки и затем тайком умыкал ее. И все. Ход событий был простым, но за это можно было поплатиться жизнью. Сегодня вступление в брак не связано с таким риском. Однако старое название и старые обряды еще напоминают об обычаях прошлого. Сегодняшний способ женитьбы более точно можно охарактеризовать как «покупка девушки», чем «умыкание девушки». Согласно теперешнему обычаю, за невесту платят калым ее родителям. Его величина колеблется в пределах от 30 до 210 рублей — в зависимости от имущественного положения в округе, а также от работоспособности и бойкости девушки.
Тут это совершенно по-иному, чем в Финляндии, где девушка брачного возраста вовсе не источник дохода для своих родителей. Когда я рассказал, что у нас жених и полкопейки не платит за свою невесту, а скорее надеется на возможное приданое, было заметно, что представители родственного нам народа считали финских мужчин хитрыми. Однако, по мнению некоторых, это говорит о том, что мы недостаточно ценим женщин, а у некоторых по этой причине появились сомнения касательно красоты девушек в Финляндии.
Современный черемисский брак на самом деле является больше торгом, чем умыканием, потому что необходимо выяснить мнение родителей девушки, угощать их, и, если достигается согласие, выплачивать калым. И хотя в действительности умыкание было предшественником торга, их порядок в черемисских свадебных обрядах обратный. Только после заключения сделки жених идет на «разбойничий набег». В дорогу отправляются с таким расчетом, чтобы добраться в деревню невесты поздно вечером. Приехав в деревню на парной упряжке с старомодными дрожками, жених не заезжает сразу во двор своей любимой, а останавливается в одном из соседних домов, где находит себе помощника, задача которого — подкрасться к девушке и шепнуть ей на ухо, в чем дело. Та уже раньше других догадалась о положении вещей, быстро одевается и говорит родителям, что ее срочно вызывают в соседний дом. А все ее домашние делают вид, как будто находятся в полном неведении. Как только невеста доходит до места, где ее ждет жених, поднимается на дрожки, перешагнув ноги будущего мужа, — и обязательно с той стороны, на которой он сидит — и повозка немедленно трогается. Все это должно происходить в мгновение ока. И вот девушку увозят навсегда из отчего дома с таким сильным грохотом, что деревенские бабы на крыльце ахают.
Но их путь еще не ведет в дом жениха, для начала невесту доставляют в какую-нибудь из соседних деревень, где она скрывается до свадьбы, чтобы шить всевозможную одежду и платки-полотенца для свадьбы. Впоследствии туда же везут и все ее личные вещи.
Семья, на попечении которой оставляют невесту, является обычно родственной либо девушке, либо жениху. Хозяин и хозяйка этой семьи теперь стали для нее как бы приемными родителями.
Когда, наконец, все приготовления завершены и день свадьбы назначен, в один день утром жених приезжает к невесте. Она угощает его сладостями и дарит ему рубашку, штаны и носки, сшитые ее старательными руками в период ожидания свадьбы. Затем она провожает его в баню. После мытья в бане жених надевает на себя одежду, которую только что получил. К этому времени поспевает обед. Поев, жених едет к себе домой.
Гости на свадьбе (Уржумский уезд) — Hääväkeä (Urzhumin piirikunta).
У всех присутствующих торжественный вид, женщины расправляют свои роскошные наряды, начинается музыка и танец, человек с розгой отбивает такт своим орудием, на котором прикреплен звенящий бубенчик. Вот вперед вступает жрец. У него в руке остроконечная стрела. Он оборачивает ее наконечник расшитым шелком платком, какой носят женщины на свадьбе, и преподнесенным женихом серебряным кольцом прикрепляет платок к стреле. Затем жених подходит к краю пиршественного стола и стоит там, пока жрец, его жена — она несет в руках каравай хлеба и кусок масла — и «ходящий с розгой», следуя друг за другом, три раза обходят стол. После этого платок отдают одной из свадебных женщин; исполнитель обряда одевает себе на палец кольцо, а стрелу втыкают на стену, здесь она пробудет до очередной свадьбы в деревне. После этого серьезного обряда гостей угощают едой и напитками.
Праздник продолжается: «глава свадьбы» берет кожаную сумку, наполненную медовухой, бутылку вина и др. и отправляется угощать «приемных родителей», которые на пиршество не пришли. Через некоторое время за невестой отправляются и другие гости свадьбы. Однако принято, что они в дом сразу не входят. Вначале к хозяину идет «ходящий с розгой в руке» чтобы спросить, не время ли уже справлять свадьбу. Только при третьей попытке он добивается утвердительного ответа. Тогда все сопровождающие входят в избу, где начинается угощение. Однако в избе нет невесты. Она в одной из клетей или в летней кухне, где собралась молодежь, чтобы забавлять ее. Рядом с невестой сидит выбранная из числа родственников жениха девушка, которую называют «сидящая рядом». По другую сторону невесты расставлены ее вещи и рукоделия. Наконец, в клеть входят и главные действующие лица свадьбы. Первым туда направляется мужчина с розгой, который при переходе через двор подметает дорогу. Вслед за ним шагает жених, держа его за полы кафтана, затем одна из свадебных женщин с караваем в руках
Свадебное шествие (Уржумский уезд) — Hääsaatto (Urzhumin piirikunta).
Свадебные музыканты — Hääsoittjat.
«Приемные родители» (невеста называет их матерью и отцом; настоящие же ее родители на свадьбе не участвуют), невеста и «сидящая рядом» — все садятся в одну повозку. В момент отправления невеста, стоя на повозке, держит в руке длинный платок, другой конец которого она бросает жениху, держащему лошадь под уздцы. Тот трижды пытается схватить его за конец и при последней попытке тащит платок к себе. Затем он повязывает его себе на шею и занимает место кучера торжественной упряжки, которая едет в свадебном шествии последней.
На подступах к деревне жениха или на каком-то повороте дороги шествие останавливается, все собираются возле повозки невесты; вначале жрец читает молитву, держа хлеб в руке, а потом ломает хлеб на куски и подает жениху, невесте и гостям. Приехав во двор дома, где проходят торжества, шествие объезжает двор до остановки лошадей еще три раза. Теперь мужчина с розгой расстилает рядом с повозкой невесты белый войлочный ковер, на который жених бросает монету. Лишь после того, как получено известие о том, что гостья желанна в качестве невестки и что хозяин и хозяйка обещали ей корову, девушка сходит с телеги.
При входе в избу мужчина с розгой опять подметает дорогу, а жених держит полы его кафтана. Теперь молодожены приветствуют родителей. Жених, невеста и «сидящая рядом» стоят на коленях, невеста дарит обоим родителям жениха сшитые ею рубахи, а каждому из приглашенных на свадьбу участников — по полотенцу. Также при раздаче подарков другим новобрачные стоят на коленях и заодно предлагают пиво из большой деревянной чаши. Выпив, гости кидают в нее монету. Более того, многие обещают сделать невесте ответный подарок — хозяйственные предметы, домашних животных и т.д. Опять накрывают два стола. Жених, невеста и «сидящая рядом» занимают места за женским столом — на нем в больших деревянных тарелках блины. Затем жрец произносит молитву, при этом участники торжества стоят, а жених, невеста и «сидящая рядом» сидят. После этого мужчина с розгой крестообразно разрезает уложенные один на другой блины на четыре части, из которых жениху полагается девять, невесте — семь, «сидящей рядом» — пять. Столько же четвертей получает он и сам. Когда жених и невеста едят, они трижды меняются друг с другом порциями блинов, съедая, в конечном счете, каждый ту часть из них, которую первоначально получил.
После трапезы пляшут и поют до глубокой ночи, пока мужчина с розгой, наконец, не провожает молодоженов в клеть на ночлег. При этом он опять подметает дорогу перед молодыми. В клети невеста раздевает своего мужа: в свадебную ночь принято, чтобы жених сам не раздевался. Но невеста в постель еще не ложится. Скоро там появляется много веселых парней и девушек, которые развлекают новобрачных игрой и пением. Однако многие из них уже в шатком состоянии, еле-еле держатся на ногах, и деликатные свадебные песни, которые пели в избе, получают теперь более мутное содержание. По выражениям лиц, в которых ничего непристойного нет, можно судить, что для детей природы, воспринимающих все естественно, эти ночные песни не такие двусмысленные, как можно бьшо бы думать по их словам. Наконец, в темной клети сильные руки поднимают «сидящую рядом» вверх и внезапно кидают ее на брачное ложе к жениху. Немного пощупав ее, он буркает в ответ: уведите, она не моя! Опять слышны шум песни и топот танца. Затем вскоре «сидящая рядом» окажется снова на лету — и тот же самый трюк повторяют еще и в третий раз. Только когда невесту поднимают к жениху на ложе, он говорит «Она моя!» и молодежь уходит под звон орудия мужчины с розгой. Жених и невеста остаются вдвоем.
Однако долго спать в свадебную ночь не положено. Уже рано утром мужчина с розгой идет будить новобрачных. Осторожно ударив невесту по спине, он упрекает ее, говоря: «Ты не знаешь, что жена должна вставать на рассвете, чтобы заваривать чай и топить баню?».
Итак, со свадебной ночью девичья жизнь осталась позади, начались хлопоты и заботы хозяйки. «Сидящая рядом» помогает молодой жене в разных ее делах, знакомит ее с двором, показывает, где ручей и где поленницы. Всюду, куда молодая идет в первый раз, она жертвует монету духам этого дома для благополучия брака и хозяйства.
После бани (а каждый, кто принял баню, должен был бросать серебряную монету в чугунок) все собираются в избе на трапезу. Во время еды поют и играет музыка. В заключение совершается обряд, при котором ходящий с розгой мужчина с прикрепленным к розге свадебным платком три раза обходит стоящих рядом молодоженов. Потом он покрывает этим платком их головы. После этого невеста получает платок и, как жена, она должна носить его, по крайней мере, при всех торжествах. Жених же, в качестве символа хозяина, получает розгу. В дальнейшем ход совместного пребывания собравшихся на свадьбу людей не отличается от обыкновенного пиршества.
Сороковая ночь. 75
------------------------75 «‘Neljäskymmenes yö.’ Matkakirjeitä 6.», газета «Uusi Aura» от 19 октября 1913 г.------------------------
Радость и смех, еда и питье, песня и танец, горе и слезы — все это заключено в сороковую ночь, т.е. в последнюю ночь, которую, по представлениям черемисов, покойник проводит в доме своих родных. Поэтому она и выделяется особо среди всех поминок, посвященных умершему человеку.
Черемис верит, что после смерти человек еще некоторое время живет в весьма тесной связи со своими родственниками: хотя он перешел на погост, где в его распоряжении имеется подземная изба с маленьким окном, тем не менее он тоскует по своей прежней жизни, то и дело посещает свой старый дом.
На протяжении этого периода никто не осмеливается трогать его вещи и его родные обязаны заботиться обо всех нуждах покойника. У черемисов это не только предание или выученная наизусть вера, а своеобразное чувство, корнями уходящее в сумерки глубокой древности. Тот, кто сомневается в этом, пусть войдет со мной в черемисский двор, в котором проводится поминальное торжество в честь покойного хозяина.
Предание земле (Бирский уезд) — Hautaanpano (Birskin piirikunta)
Приглашение умершего на поминки домой (Уржумский уезд) — Kuollutta kutsumassa (Urzhumin piirikunta).
Наконец, покойника просят сесть на повозку, где для него постелен мягкий матрац. То ли покойник застеснялся, то ли смущается, потому что брат заверяет: «Ведь ты узнаешь меня, и телегу узнаешь, так и лошади твои». Распушив подушку, он говорит: «Сядь рядом со мной, вместе поедем домой!» Хотя сидячее место пустое, черемис уверен, что на нем сидит душа покойника. По пути брат многократно обращается к нему и разговаривает с ним.
Дома умершего встречает во дворе вдова, она стоит с детьми на коленях у крыльца. Перед ними с торжественным видом стоит один из исполнителей обряда, в руках у него хлеб, сыр и напиток. Он вежливо обращается к усопшему, называя его по имени, и добродушно просит его войти в избу. Вдова и дети со слезами на глазах смотрят на возвратившихся с кладбища. Когда решат, что покойник уже сошел с телеги, подушку, о которой уже шла речь, заносят в избу и кладут в определенное место в задней части комнаты и предлагают ему сесть туда. На это место никто из живых не садится, а поблизости от него с потолка свисает вся одежда покойного, даже лапти. Указывая на них, вдова говорит: «Смотри, здесь твоя одежда, никто ее не носил, и мы ни одной вещи не потеряли». Для умершего кладут пищу и напиток и, когда полагают, что он уже наелся, мужики выходят с ним смотреть задний, скотный двор, скирды с хлебом и орудия труда — нередко с ним идут даже мыться в баню. Некоторые гости, родственники, живущие далеко, уже приехали, но проведение самого обряда начинается только после захода солнца.
К тому времени в доме собираютя все родственники и друзья усопшего. Так же, как у нас в Финляндии, приглашенные гости приезжают на праздник с подарками: здесь по обычаю каждая семья приносит на поминки гостинцы — разного рода еду и напитки. На торжестве, посвященном умершему, это совершенно необходимо, прийти с пустыми руками абсолютно неприемлемо. Кроме еды, каждый гость приносит с собой также и самодельную восковую свечу, которую зажигают и вставляют в особую подставку. Там, в ее середине, горит берестяной факел высотой в один метр и толщиной в три свечи. Справа от него ряд свечек, посвященных тем родственникам покойного, которые умерли до него. На левую сторону каждый гость ставит в честь покойника по свече. Вместо тех свечек, которые догорели, постоянно вставляют новые. Когда смотришь на этих двигающихся при свете свечей людей, одетых по-праздничному, невозможно не ощущать особой торжественности атмосферы, царящей в избе. Вероятно, эти огни сороковой ночи производят на черемисских детей такое же глубокое впечатление, как свечи рождественской церковной службы на наших детей.
Объектом внимания всех присутствующих является невидимый гость. Каждый направляет свой взор к подушке, которая лежит под свечой на лавке у задней стены. Верят, что умерший сидит на той подушке. Женщины наперебой носят туда еду, все, что наготовили, — это для покойника. Однако живые без внимания никак не остаются. Поминки — это праздник, на котором обязательно обильно едят и пьют. Черемис верит, чем сытнее гости, тем сытнее и усопший, и чем веселее гости, тем веселее также и усопший. Специально для него поставлена посуда: для мяса и хлеба — корытце, для пива и водки — большая деревянная чаша. Каждый, кто идет есть, становится на колени возле места сидения покойного, кладет для него немного еды в посуду и говорит: «Ешь, ешь, ешь вдоволь!» При этом старики долго стоят на коленях, молятся о том, что у них на сердце: чтобы покойник защитил семью, оберегал скот от падения в овраги и от диких зверей, помог выращивать хлеб, выгнал личинок с поля и мышей из амбара и т.д.
К полуночи, по крайней мере живые, наелись досыта. У всех веселое настроение, стопки из-под водки сплошь и рядом опустошаются, и в чашке умершего накопилось немало питья. Волынку, которая до сих пор молчала под рубашкой ее владельца, достают и многие приглашают умершего танцевать. Никто не сидит на месте, возятся, крутятся. Усталые руки еле-еле могут зажигать и прикреплять новые свечи. Даже вдова и ее малолетние дети, самая младшая из которых качается в люльке, подвешенной к потолку, забыли на минуту о своем горе. Многие из стариков двигаются уже лишь по инерции, некоторые заснули по углам.
Но немало и тех, которые упорно бодрствуют. На миг прекращается танец и болтовня. Внимание людей обостряется, когда кто-то у двери восклицает: «Умерший идет!» Тогда в избу вступает мужик небольшого роста и занимает место покойного. Вдова идет к нему, заключает его в объятия, старики здороваются с ним за руку и обращаются к нему по имени умершего. Согласно черемисскому обычаю, на поминках выбирают человека, который по росту и внешнему облику напоминает покойного. Ночью этот человек надевает на себя одежду умершего. Подобным образом он замещает умершего и после этого все внимание и добродушие сосредотачиваются исключительно на нем. Каждый желает всячески накормить и напоить его, особенно напоить. «Умерший» советует, чтобы родные жили в согласии, избегали раздоров, усердно работали и развивали хозяйство. Со своей стороны, домочадцы просят, чтобы «умерший» защитил их.
Свечи одна за другой начинают постепенно угасать; только самая большая из них продолжает гореть. Со двора в избу входит один из стариков и начинает будить спящих со словами: «Вставайте, светает, покойный желает идти на покой». Утомленные люди оживляются, потому что усопшего следует достойно проводить на кладбище. Но до этого проводится молитва; все опускаются на колени лицом к месту умершего. Затем один берет подставку со свечами, другой — корытце с пищей, третий — чашку с напитками, а женщины во главе с вдовой несут одежду покойника. Итак, все выходят во двор, первым идет «умерший». Со двора провожающие выходят на улицу и идут в сторону кладбища. Женщины плачут в голос. Однако шествие не доходит до кладбища, оно останавливается на одном из пригорков, куда бросают остатки свечей, также еду и питье. Здесь еще раз поминают покойника, желают, чтобы счастье сопутствовало ему на новом месте, советуют ужиться с тамошними жителями и не возвращаться домой — во всяком случае, без приглашения. Кроме еды и напитков, при прощании умершему дают деревянную ложку и чашку. Однако их сразу там же и разбивают, иначе покойник их не получит — так считают черемисы.
Остатки пищи на поляне съедают собаки, одежду покойного отдают малообеспеченным, и сидевший на месте умершего мужик переодевается в собственную одежду.
Итак, покойному оказаны последние почести.
